Милонга в октябре. Избранные романы и новеллы - Светлана Макаренко–Астрикова

– Вам это трудно – чувствовать реакцию других? – спросил свою необычную спутницу Турбин, кидая на фигуру девушки заинтересованный, оценивающий взгляд. Взгляд этот не ускользнул от подруги Наташи. «Ловелас несчастный!» – с презрением и досадой подумала она и, чуть заметно усмехнувшись, скривила губы. Но все же – как – то сдержалась, не выплеснула внезапно захлестнувшие ей ее эмоции на тишину пражской улицы.

– Нет. Не трудно. Просто я как бы настраиваюсь на «волну» человека. Хотя, если совсем уж честно, это не всегда получается. Бывает, что я будто запинаюсь, и мне не хватает воздуха, – задумчиво ответила ему Наташа.

– Как это было с Вами сейчас? – с любопытством протянул Турбин.

– А Вам так уж все непременно надо знать? – девушка тихо рассмеялась. – Так и быть, скажу. У Вас очень резкий одеколон. Он сбил меня с толку. Голова от него кружится. А я тогда еще и в пространстве могу потеряться. Это оттого, что я только слышу и ощущаю, понимаете?

– Вы не любите говорить: «не вижу». Сильная дама! – восхищенно проговорил Турбин и крепче прижал локоть девушки к своему боку.

– А Вы – льстец! – Наташа опять улыбнулась. – Никакой тут нет силы. У меня же было время привыкнуть к тому, что я имею только «внутреннее» зрение. Потом к нему добавилась еще музыка. Она заменила мне весь мир. Или почти весь. Так бывает только у сумасшедших. Или – гениев. Значит, я – одно из двух. Скорее уж – первое. А, впрочем, считайте, как хотите. – Она слегка пожала плечами и поправила шарф на шее. – Это Ваше право.

– Да я никак не считаю. И сам почти такой же, – усмехнулся в ответ Турбин. – Хотя, нет, каюсь, немного грешен – чуть больше музыки мне нравятся красивые женщины. А своей флейтой я занимаюсь с пяти лет. И я в пять лет стал уже настоящим мужчиной, потому что этот инструмент капризен, как женщина. Мои сверстники еще играли в песочнице, а я уже учился ухаживать за нею: протирал фланелью, укладывал в футляр, смазывал замки, чтоб не очень щелкали и не мешали ее чуткому сну…..

– Словом, Вы с детства искренне верили, что она у Вас «покруче любой герлы!» – насмешливо перебила его Наташа.

Он опешил, в первую минуту даже слегка замедлил шаг. Потом ошарашено произнес, чуть наклонив голову набок:

– Вы что же, тогда, в зале, все слышали?! Весь мой разговор с Дэном Столяровым?!! Как же это? Господи, ну какой я все – таки болван! – Турбин с чуть показной досадой скрипнул зубами и взъерошил волосы свободной рукой.

– Для Натальиного уха звуковой преграды вообще нет. Она слышит, как камушек об волну трется, как перо у птицы падает, – покусывая губу, чтобы удержаться от злорадного смешка, произнесла Лиля, с укоризной взглянув на незадачливого провожатого.– Иногда я думаю:" Черт побери, мы все – ремесленники с ней рядом, нам в музыке и делать то нечего. Все равно же так не сыграем, как она!» Но это, знаете, бывает в минуты большого отчаяния, или, проще сказать, с маленького «бодунчика»! – Лиля опять усмехнулась, в глазах ее блеснул огонек и она, поддразнивая Турбина, чуть высунула язык между влажно блестевших губ. Против воли Никита расхохотался, разводя руками:

– Что это Вы, пани Громова? Я Вам так не нравлюсь?

– Нет, она просто растерялась. Оттого и дерзит Вам, как маленькая девочка, – неожиданно спокойно обронила Наташа.– Хочет защитить меня.

– От кого? – ошарашено произнес Турбин. Он не привык к такой откровенности.

– Не знаю. – Девушка чуть замедлила шаги, коснувшись носком сапожка камешка в трещине мостовой. – От Вас, наверное. Вы же желаете мне понравиться… От того так и бравировали там, в зале. Но Вы то мне тоже понравились! – неожиданно закончила она фразу. – Загадка, но понравились. Ваша дерзость – та же попытка брони, защиты от внешнего. Вы очень ранимы, наверное…

– Вы, что, колдунья? Читаете меня, как книгу. – Усмехнулся нервно Турбин.

– Почему? Люди считают, что я просто – выдумщица. Но потом эта выдумка становится правдой. Вдруг. Хотя мне этого и не хочется. Знаете, у меня мама работает в библиотеке. Она как-то рассказала мне секреты чтения книг. И душ человеческих – тоже.

– Да, уж! – выдохнула вдруг с нарочитой досадой Лиля. – Она такие секреты знает, будто у нее на затылке десять глаз. Никуда от нее не спрячешься. Ведьма она, вот кто. Точно!

– Вы совсем ничего не видите? – неожиданно для себя спросил Наташу Турбин

– Нет. – Спокойно ответила она и вдруг крепче сжала его и Лилькин локти. – Осторожнее, идите, здесь неровно. Камень меняли, наверное, то ниже, то – выше. – И внезапно продолжила:

– Когда я спокойна, сосредоточена, и мне никто не мешает, то вижу нечто смутное, как в белом молоке, тумане: углы, силуэты, тени. Но это бывает редко. Врачи называют это остатками периферийного зрения.

– Ничего нельзя предпринять?

– Они все говорят, что это – необратимо. – Девушка вдруг резко остановилась, глухо закашлявшись. Лиля, до тех пор молчавшая, стала щелкать сумочкой в поисках платка и заворчала:

– Ну, Кит, чудо ты гороховое, ей-богу. И кто за язык тебя тянет? Уже молчал бы себе восвояси. К чему оно, твое любопытство, не понимаю! – Она, наконец, достала из сумки платок, протянула Наташе и открыла двери кафе, к которому они подошли.

– А ты знаешь, Лилька, я вдруг подумала, – усмирив кашель, выдохнула девушка. – Не нужно мне оно, зрение… Я с ним стану, наверное, несчастнее, чем я есть….

Лиля ошеломленно присвистнула:

– Вот тебе на! Приехали! Ты что, подруга, с ума сошла?! Бросаешься такими словами!

– Нет, Лиль, ты не поняла, просто есть же закон Космоса: за все нужно платить. Мне даровали музыку вместо взгляда на мир обычным способом? Вот я на него музыкой и смотрю.

– Вы боитесь, что Ваш дар пропадет, если Вы снова будете видеть? – Осторожно передавая пальто девушки швейцару, Турбин снова взял ее под руку. С другой стороны ее локоть бережно поддерживала Лиля. Они, все трое, шли по уютному, выдержанному в готическом, средневековом стиле, залу маленькой пражской кофейни, насквозь пропитанной запахом имбиря и корицы, ванили и муската.

– Конечно. Ведь в мире все взаимосвязано! – убежденно произнесла Наташа.

– Натка, это несправедливо, твой закон Космоса нужно выкинуть в Галактику Млечного пути, если он так работает! – продолжала возмущаться Лиля, отодвигая стул для подруги – Не забивай себе голову всякой ерундой! Ты просто с романтикой своих образов расстаться боишься: прозреть и увидеть не то совсем, что себе нафантазировала. Признайся?

– Лиля, да у меня же нет образов! Ну, или почти нет. Я начала слепнуть с трех с половиной лет, не забывай! В это время ребенок едва только начинает запоминать себя и весь мир. Внутри своей души я вижу теперь только цвета и слышу запахи. Вот ты для меня, например, пахнешь ванилью и вишневым ликером.

– Почему ликером?! – Лиля изумленно вытаращила глаза. – Ты же знаешь, я не пью ликер. Только – коньяк или белое вино!

– Лилька, какая ты смешная, господи! – Наташа прыснула, закрыв рот ладонью. – Просто я тебя так вижу, пойми.

– Нет, ты, наверное, точно знаешь, что я по ночам на кухне у пана Януша лазаю в шкаф, за булочками с ванилью! – упрямилась со смехом Лиля. – Но я не могу удержаться, чтобы не попробовать этот вкусняк! Признавайся, Натка, ты что, меня выследила?

Едва сдерживая смех, но, стараясь казаться серьезной, Наташа ответила:

– Ну, знаешь, я давно уже подозревала, что в доме пана Моравски завелся ночной воришка булочек…. И потом, лестница так скрипела под твоими шагами! А вставать мне было лень, поэтому я за тобой не следила, не думай. И не скажу пани Власте, куда девалась ее стряпня. Никогда! – Наташа скрестила руки на груди. Официант, подошедший с блокнотом и картой меню к их столику, с интересом взглянул на девушку в темно-вишневом кашемире, с белым шарфом на шее.

– Чего очень желает пани? – на чуть ломаном русском обратился он к ней, безошибочно выделив ее из всей яркой троицы, отличив наметанным взглядом первенство духа, витавшее над девушкой.

– У нас сегодня пир заказывает пан! – легким, небрежным и точным жестом Наташа указала в сторону Турбина. – Мне бы только хотелось горячего бульона, если то можно. – Это было сказано в тон официанту, и он изумленно заломил бровь: она дразнила его или хотела вот так, шутя, поставить на место, уловив при этом все оттенки и огрехи его интонации? Наткнувшись на жесткий, холодный и чуть недоуменный взгляд Турбина, официант едва заметно пожал плечами, и выжидательно замер «в струнке» перед Никитой.

Тот выбрал в меню, вопросительно поглядывая на Лилю, несколько пирожных, орехово – кремовый рулет, пару горячих ватрушек, кофе с молоком… Заказ принесли через пару минут. Чуть в стороне от горки сладостей аппетитно дымилась небольшая чашечка горячего бульона с двумя ломтиками хлеба и сыром бри.